(Minghui.org)
Изменения в «Офисе 610»
Мы выяснили, что приговор моему мужу был вынесен по указанию «Офиса 610» – внесудебного органа, который обычно не контактирует с практикующими напрямую. Когда мы изучили первичное решение суда, то увидели, что судья сослался на распоряжение «Офиса 610». Но это так называемое решение не содержало ни имени должностного лица, ни официальных печатей, которые могли бы подтвердить его подлинность.
Поэтому я отправилась в «Офис 610» и встретилась с директором Бином. Он даже не представился, а остальные сотрудники держались вызывающе. Они окружили меня и начали кричать, видно было, что они не ожидали, что родственница задержанного практикующего осмелится прийти туда.
Я не боялась, так как прекрасно понимала, что их действия не имеют под собой законных оснований. Один из сотрудников ткнул пальцем мне в лицо и пригрозил вызвать полицию, чтобы арестовать меня. Я встала и сказала: «Звоните прямо сейчас. Я пожилой человек, и я здесь, чтобы предостеречь вас от совершения плохих поступков. Бог наблюдает за всеми нами. Вы ещё молоды. Если вас постигнет наказание за плохие поступки, что будет делать ваша семья?!»
Бин велел мне сесть, чтобы Чэнь, другой полицейский, мог записать меня на видео, как будто он допрашивает заключённого. Я отказалась, так как это нарушило бы мои права.
Я показала им постановление № 39 Министерства общественной безопасности, опубликованное в 2000 году, в котором приведён официальный список запрещённых в стране «еретических сект». Среди них не было Фалунь Дафа. Они даже не взглянули на документ, сказав, что и так имеют к нему доступ. Сотрудники полиции заявили, что просто выполняют указания вышестоящих органов, и повторили клеветническую пропаганду КПК об инциденте самосожжения на площади Тяньаньмэнь. Я спокойно объяснила им, что это была тщательно подстроенная инсценировка, сфабрикованная компартией Китая (КПК) с целью оклеветать Фалунь Дафа. Они слушали, не перебивая.
«Только за то, что мой муж вырезал на тыкве слова "Истина, Доброта, Терпение", вы приговорили его к восьми годам заключения. Это несправедливо, – сказала я. – Кому он навредил своими действиями?» Чэнь перебил меня и предложил уйти, намекая на множество камер наблюдения в здании. Он проводил меня до выхода.
Один из полицейских сообщил мне, что решение по делу моего мужа вынес Кэ, бывший сотрудник «Офиса 610». Поскольку Кэ уже перешёл в Департамент здравоохранения, я нашла его номер телефона и позвонила ему. Он сказал, что больше не работает в «Офисе 610», и мне следует связаться с Бином.
«Офис 610» сильно отличался от других учреждений, куда мне приходилось обращаться. В воздухе висела тяжёлая, враждебная атмосфера, и мне было не по себе. Я даже сказала соученикам, что больше туда не пойду. Но после того как мы обменялись мнениями, я поняла, что это важно для спасения людей и защиты моего мужа, поэтому я должна продолжать.
Подготовив заявление в защиту мужа и другие документы, я отобрала некоторые из них и отправила по почте. Я также подала жалобы на Кэ и Бина. Когда я передала эти жалобы сотрудникам в здании «Офиса 610», к моему удивлению, они отреагировали спокойно. Один из них принял мои жалобы и убрал их в ящик стола.
«Офис 610» находился в том же здании, что и политико-юридический комитет. Я зашла туда в поисках Бина, чтобы обсудить вопрос об условно-досрочном освобождении мужа по медицинским показаниям. Бина на месте не оказалось, и я заглянула в несколько соседних кабинетов. В одном офисе на нижнем этаже я поговорила с человеком о преследовании, которому подвергся мой муж. Он внимательно выслушал меня. Осмотревшись и убедившись, что вокруг никого нет, он тихо прошептал, что мне стоит обратиться в другой кабинет, и указал на него.
Это оказался кабинет заместителя партийного секретаря. Она внимательно выслушала мою историю, затем позвонила Бину и, прямо при мне, поручила ему заняться нашим делом. Когда Бин провожал меня вниз, он велел охраннику пропустить меня, если я вернусь.
Последующие визиты в «Офис 610» дались мне гораздо проще: как будто я заходила не в правительственное учреждение, а к знакомым по соседству. Бин и другие сотрудники заметно изменились и стали относиться ко мне доброжелательно.
Чтобы доказать незаконность решения, вынесенного «Офисом 610», я направила запрос о раскрытии информации в провинциальный департамент юстиции. Я спросила, зарегистрирован ли окружной «Офис 610» как судебно-экспертное учреждение в этом департаменте. Департамент юстиции ответил, что нет. Этот официальный ответ вместе с другими документами я передала в «Офис 610».
Через некоторое время я заметила, что отношение Бина изменилось. Лан, заместитель начальника тюрьмы, однажды спросил меня о моём муже после его смерти в тюрьме. В то время Лан был настроен очень враждебно. После того как он связался с провинциальными и местными сотрудниками политико-юридического комитета, он сказал, что они планируют усилить преследование Дафа.
За день до моей встречи с Бином мне снова позвонил Лан. Я сказала ему, что у них у всех есть спутниковая система навигации GPS, так что он может найти меня и поговорить со мной. Спустя некоторое время Лан и ещё один полицейский появились в кабинете Бина.
Во время встречи Лан пытался заставить меня согласиться на кремирование тела мужа. В волнении я по неосторожности произнесла несколько фраз, которые могли мне навредить. Бин едва заметно подтолкнул меня, предупреждая, чтобы я не говорила ничего, что Лан мог бы использовать против меня. Я сразу уловила намёк. «Поскольку её муж умер, вам нужно уладить это так, чтобы она была довольна», – сказал Бин Лану. Удивлённые его словами, Лан и другой полицейский заметно смягчились.
Позже Бин сказал, что я могу обращаться к нему, если кто-нибудь из сотрудников тюрьмы снова придёт поговорить со мной. Когда они пришли ко мне позже, я позвала Бина, и он долго и обстоятельно говорил с ними, защищая меня. Наблюдая, как человек, понявший правду о Дафе, занял праведную позицию, я радовалась от всего сердца.
В моем городе несколько районов. За последние несколько лет мы заметили, что в округе, за который отвечал Бин, было меньше случаев преследования по сравнению с другими районами. В аналогичных случаях, связанных с разъяснением правды лицом к лицу, практикующие в других районах могли быть приговорены к трём годам лишения свободы. В нашем же районе человека могли задержать всего на несколько дней или просто отпустить домой. В некоторых районах за год могли осудить нескольких практикующих, тогда как в нашем районе уже несколько лет не проводилось ни одного судебного слушания по делам практикующих.
Унижение во время посещения тюрьмы и последующее разъяснение правды
После того как вторая инстанция оставила в силе первоначальное решение суда, моего мужа в 2020 году отправили в тюрьму. За первый год родным разрешили поговорить с ним лишь трижды. После этого мы больше ничего о нём не слышали. Вся семья волновалась. Я планировала навестить его, но дочери сказали, что для такой пожилой женщины, как я, слишком рискованно ехать одной. Через несколько месяцев я не могла больше ждать и отправилась в путь сама, не сказав дочерям ни слова.
Когда я приехала, охранник отказался впустить меня. Пришли два полицейских, и я сказала, что пришла проведать мужа и подать прошение об условно-досрочном освобождении по медицинским показаниям. Старший из них, Энь, спросил, практикую ли я Фалунь Дафа. Я сказала, что это не имеет значения.
Затем я попросила разрешения поговорить с мужем по телефону и проведать его. Энь никак не отреагировал, поэтому я сказала, что хочу встретиться с начальником тюрьмы. Он также промолчал. Когда они повернули обратно в здание, я пошла следом, но охранник остановил меня. «Я несколько месяцев ничего не слышала о муже и очень волнуюсь. Мы даже Новый год не смогли встретить вместе, – сказала я. – Он пожилой человек. Что мне делать, если с ним случится беда?» Я не выдержала и расплакалась.
Несколько охранников отвели меня в кабинет. Сначала они просто слушали, пока я объясняла, зачем пришла. Спустя некоторое время вошёл ещё один сотрудник (вероятно, из военизированной полиции). Он ткнул мне пальцем в лицо и начал кричать. Я встала и сказала: «Вы собираетесь меня избить и арестовать? Пожалуйста, делайте, что хотите! Раз мой муж уже здесь, я останусь с ним». Остальные полицейские остановили его.
Через некоторое время подъехало несколько полицейских на фургоне Iveco, которые представились сотрудниками местного полицейского участка. Они проверили моё удостоверение личности, сфотографировали меня и записали мои объяснения. Увидев, как они обращаются с семидесятилетней женщиной, и что Энь никак не реагирует на мою просьбу, я ещё сильнее забеспокоилась о муже.
После возвращения домой я подала заявление о раскрытии информации в полицейское управление, отвечающее за этот район. В частности, я запросила информацию о сотрудниках полиции, которые записывали мои показания в тюрьме.
Несколько дней спустя мне позвонил человек, представившийся начальником отделения полиции, ответственным за тот район. Он сказал, что получил моё заявление и хотел уточнить некоторые детали. Мы поговорили какое-то время.
Через две недели начальник отделения снова связался со мной. Он сказал, что находится в командировке в моём городе, и спросил, могу ли я встретиться с ним. Подумав, что ему пришлось проделать такой длинный путь, я согласилась поговорить с ним.
Во время встречи он сказал, что приехал по поручению руководства, чтобы прояснить ситуацию. Он подтвердил, что их отделение действительно отвечает за тот район, но сотрудники, с которыми я столкнулась в тот день, были тюремными охранниками, а не полицейскими из его отделения. Он также сообщил мне имя и служебный номер человека, руководившего действиями охранников, объяснив, что полицейский номер состоит из шести цифр, а у тюремных охранников – из пяти. Он несколько раз подчеркнул, что это были не сотрудники его полицейского участка, и полицейский фургон также не принадлежал им.
После этого я подала дополнительные жалобы в тюрьму и в провинциальное управление тюрем, но ответа так и не получила. Однако больше подобных случаев не происходило, и сотрудники стали вести себя менее враждебно во время моих последующих визитов.
Во время той поездки я узнала ещё одну важную вещь. В конце 2020 года мужа лишили права на свидания, телефонные разговоры, видеосвязь и письма – только потому что он отказался отречься от Фалунь Дафа. Мы внесли 200 юаней на его счёт, чтобы он мог позвонить нам по видеосвязи, но ему этого не позволили. Его лишили основных прав, а затем он ушёл из жизни.
В связи с этим я подала заявление о раскрытии информации в провинциальное Бюро тюремной администрации. В ответ на их письмо я подала административную жалобу. Я написала: «Закон о тюрьмах чётко гласит, что тюремные сотрудники обязаны обеспечивать заключённым право подавать жалобы и апелляции в соответствии с законом. Другими словами, заключённые имеют право заявлять о своей невиновности».
«Отказ от своей веры равносилен признанию вины. В статье 7 Закона о тюрьмах говорится: “Достоинство заключённого не может быть унижено, а его личная безопасность, законное имущество, право на защиту, подачу петиций, жалоб и обвинений, а также другие права, которые не соблюдались или были ограничены в соответствии с законом, не могут быть нарушены”. Это означает, что мой муж имел право заявлять о своей невиновности», – продолжила я.
«Нет также никакого закона, ограничивающего право на условно-досрочное освобождение для тех, кто заявляет о своей невиновности. Отказывать моему мужу в освобождении по медицинским показаниям только потому, что он отказался отречься от своей веры, – незаконно. Существует правовой принцип: “разрешено всё, что не запрещено законом”», – объяснила я.
Поскольку Управление тюремной администрации не ответило на мой запрос, я подала заявление об административном пересмотре. Помимо указания должностных лиц, нарушивших закон, я вновь подчеркнула, что Фалунь Дафа является законной практикой, а мой муж не нарушал никакого закона. Позже мне позвонил сотрудник Управления тюремной администрации и сказал, что поданные мной документы составлены очень хорошо. Сотрудник городского департамента юстиции тоже связался со мной, отметив то же самое.
Смерть мужа
После того как моего мужа отправили в тюрьму, я подала документы в тюремную администрацию и прокуратуру, пытаясь добиться его освобождения.
В результате преследования у него развилась тяжёлая анемия, и один глаз почти ослеп. Врачи сказали, что длительная анемия может привести к отказу органов. Это крайне опасно, поскольку отказ органов, особенно сердца, в любой момент может привести к смерти.
Поэтому я подала жалобу на администрацию тюрьмы в провинциальное Управление тюрем и в Департамент юстиции. Такой тип заявления предполагает, что должностные лица, не исполнившие свои обязанности, могут быть привлечены к административной ответственности за халатность.
Мы с дочерью десятки раз обращались в тюремную администрацию и в Управление тюрем, подавая прошение об освобождении мужа по медицинским показаниям. Но прошёл год, а власти так и не дали хода нашему делу. Тогда я подала жалобу, и тюрьма прислала двух сотрудников.
Они прибыли в полдень и вместе с моей дочерью отправились в районный департамент юстиции. Сотрудники департамента вели себя враждебно и даже пытались выгнать нас. Представители тюрьмы поддержали нас и всеми силами старались добиться медицинского освобождения, но департамент юстиции упрямо утверждал, что документы оформлены не по форме. Тогда сотрудникам тюрьмы пришлось позвонить директору Цзяню, и он велел заполнить форму по новому образцу и подать её повторно.
Увидев, что сотрудники тюрьмы искренне пытались помочь, дочь поблагодарила их и пригласила пообедать. Они вежливо отказались, и один из них сказал: «Цзян просил передать – ваша мать грамотно оформляет документы и хорошо излагает свои мысли. Он надеется, что она больше не будет подавать жалобы».
Дочь ответила с достоинством:
«Конечно. Моя мама всегда была сильным человеком – раньше она ездила по всей стране по делам. На ней держится вся наша семья».
Позднее мы узнали, что Цзян был переведён на другую должность.
Когда сотрудники тюрьмы снова попытались добиться освобождения моего мужа, департамент юстиции вновь отказал под предлогом «неправильного оформления документов».
Спустя полгода мужа в очередной раз госпитализировали. На этот раз тюремная администрация позвонила лишь моей дочери. Узнав об этом, я немедленно созвонилась с главным врачом. Он сообщил, что состояние критическое, и уже трижды были выданы уведомления об угрозе жизни. Он просил нас приехать как можно скорее.
Я сразу позвонила начальнику тюремной больницы. Он продолжал настаивать, что «с мужем всё в порядке».
«Мне сказали, что он находится в критическом состоянии», – сказала я спокойно.
«Кто вам это сказал? Откуда такая информация?» – настороженно спросил он.
«Не имеет значения, – ответила я. – Скажите честно: мой муж действительно в критическом состоянии?»
Увидев, что я настроена решительно, начальник разрешил посетить мужа на следующий день.
На следующий день мы с дочерью отправились в тюремную больницу. Дело было в 2022 году, и из-за пандемии нам пришлось купить защитные костюмы. Но по дороге нас не пропустили на карантинном пункте, и нам пришлось вернуться обратно. Лишь после моих настойчивых просьб директор согласился принять нас на следующий день в виде исключения. Однако, когда мы собрались ехать, он сообщил, что муж умер.
Тюремная администрация предложила прислать за нами машину, чтобы отвезти нас попрощаться с телом, но я отказалась. «Когда он был жив, мы не могли навестить его. Теперь, когда он умер, какой смысл туда ехать? Почему вы не пустили нас раньше?» – спросила я.
Убедившись, что я не собираюсь ехать в тюрьму, руководство прислало группу сотрудников попытаться «договориться». Среди них был начальник отдела воспитательной работы Хэн, который сразу проявил враждебность.
Он заявил: «Тело нужно срочно кремировать. Иначе лицо почернеет. В любом случае мы проведём кремацию – хотите вы того или нет».
Я спокойно ответила: «Поступайте как знаете. Мой муж умер в тюрьме при невыясненных обстоятельствах, и рядом не было ни одного родственника. У меня много вопросов, поэтому кремацию нужно отложить».
Хэн не знал, что сказать.
Другой сотрудник осторожно поинтересовался, не испытываю ли я материальных трудностей. В таком случае, сказал он, тюрьма могла бы выделить мне несколько тысяч юаней. Я ответила, что у меня есть пенсия, и деньги мне не нужны – мне нужно лишь знать правду о смерти моего мужа.
Тогда Хэн, будто оправдываясь, заметил, что они «хорошо кормили» мужа в тюрьме – например, лапшой с яйцами, «наверняка лучше, чем дома».
«Кого вы пытаетесь обмануть, – спросила я. – В вашей тюрьме погибло немало практикующих. Неужели вы хотите заставить меня поверить, что “заботились” о моём муже?»
Они отправляли ко мне всё новых и новых людей, пытаясь уговорить, но я была непоколебима. Наконец один из них признался: «Обычно мы выплачиваем семьям по 8–9 тысяч юаней за каждого умершего. Вам можем дать чуть больше – 10, максимум 20 тысяч, но не свыше 50 тысяч».
Я твёрдо ответила, что говорить об этом бессмысленно. «Если бы я не практиковала Фалунь Дафа, то давно схватила бы палку и поколотила вас. На самом деле вас самих обманула КПК, заставив совершать злодеяния, вы тоже жертвы этой системы, – сказала я. – Подумайте, прежде чем в очередной раз участвовать в таких делах».
В конце концов со мной связался Гао из Управления тюрем. Я спросила, почему нам не разрешили увидеть мужа, несмотря на три уведомления о том, что он находится в критическом состоянии. «Я считаю, что здесь имеет место злоупотребление служебными полномочиями, и хочу знать, что произошло», – сказала я. Тело мужа оставалось в морге, и тюремная администрация долгое время не выходила со мной на связь.
Неожиданный поворот в слушании
После неоднократных обращений мне разрешили посетить тюрьму, где показали видеозапись с камеры наблюдения, на которой был запечатлён мой муж, когда он находился в тюрьме. Запись длилась чуть более десяти минут и была явно смонтирована и значительно урезана.
Когда я попросила показать запись полностью, мне ответили, что остальные видеоматериалы были удалены и сохранился только этот фрагмент. Поняв, что что-то здесь не так, я подала заявление о раскрытии информации, но ответа не получила.
Тогда я позвонила в тюремное отделение прокуратуры и в управление тюрем провинции, чтобы получить разрешение на доступ к полной видеозаписи. За месяц я сделала 27 телефонных звонков, но никто не ответил. В течение следующих двух месяцев я сделала 299 телефонных звонков. 13 раз звонок проходил, но никого из ответственных лиц на месте не было. Я вела запись всех этих телефонных звонков.
В конце 2023 года главный врач тюремной больницы позвонил мне и сказал, что начальник тюрьмы готов встретиться со мной. Когда мы с детьми приехали в гостиницу, в номере нас уже ждали более десяти чиновников. Напротив подготовленных для нас мест стояла видеокамера. Нам сказали, что будет слушание.
Эта сцена выбила меня из равновесия, и я даже собиралась уйти. Там уже было так много людей, и чувствовалось, что они хорошо подготовились. Нам не сообщили об этом заранее, потому что хотели застать нас врасплох. Я была расстроена тем, что они не показали мне видео, а теперь так с нами поступают. Со мной приехали только две дочери и племянник. Тогда я подумала: «Ну, раз я уже здесь, давайте посмотрим, что они будут делать. Я практикующая Фалунь Дафа, поэтому моё сердце должно оставаться спокойным».
После начала слушания ведущий представился и сказал, что он является представителем местного политико-юридического комитета. По его словам, на слушании присутствовало четыре сотрудника тюрьмы и шесть должностных лиц из местных органов власти, в том числе представители Всекитайского собрания народных представителей (ВСНП) и Китайской народной политической консультативной конференции (КНПКК). Там также присутствовал Бин из «Офиса 610». Я перебила его и сказала, что не в состоянии запомнить столько имён. Достав свой блокнот, я спокойно добавила, что мне нужно записать имя и номер каждого присутствующего.
«Нет, вам не нужно этого делать», – сказал ведущий.
«Я должна записать, потому что позже буду их проверять», – настаивала на своём я. Видя, что меня не остановить, он согласился.
Так я по очереди начала записывать их имена, номера телефонов, места работы и должности. Им ничего не оставалось, кроме как сообщить мне эту информацию. Когда я дошла до последнего, тот отпрянул в испуге и произнёс, махнув рукой: «Не нужно меня записывать. Я всего лишь адвокат». Мне показалось это забавным: «Если вы адвокат, то чего же вы боитесь?» Похоже, даже адвокаты понимали, что эта встреча была незаконной.
Только позже я узнала, что они решили, будто меня будут сопровождать другие практикующие Фалунь Дафа. На самом деле, как только мы вошли, тюремные сотрудники, приняв моего племянника за практикующего, окружили его и начали требовать имя и номер телефона. Но когда я стала записывать их данные, они заметно растерялись, не понимая, что делать дальше. Таким образом никто больше не задавал племяннику вопросов.
Начальник тюремной больницы в основном рассказывал о том, как они спасали моего мужа и делали всё возможное, чтобы его освободили по состоянию здоровья. Ловко и лицемерно он подчеркнул, что они сделали всё, что могли. Обычно заключённым за год разрешается много посещений и телефонных звонков. Но моему мужу разрешили только три раза позвонить дочери. Они лгали, думая, что могут говорить всё, что захотят.
Эти чиновники были хорошо подготовлены и перед началом слушания выглядели уверенными в себе. В ответ на заявление начальника больницы мы с младшей дочерью встали и рассказали о своих многочисленных попытках навестить мужа, которые закончились неудачей. Начальник тюремной больницы запаниковал и начал бессистемно повторять заранее подготовленную речь. Всем было понятно, что его слова не соответствуют действительности. Под моим настойчивым требованием он согласился предоставить нам медицинскую карту мужа, которую вели в тюрьме.
Мы с детьми приехали в тюрьму и поговорили с сотрудником надзорного органа прокуратуры. По моим многократным просьбам тюремные сотрудники всё же выдали нам копии медицинских документов, связанных с четырьмя госпитализациями мужа. Чиновники уверяли, что потратили более ста тысяч юаней и «сделали всё, что могли».
Но, как говорится, «человек предполагает, Бог располагает». Между записями в медицинской книге и голосовыми записями врачей соученики обнаружили некоторые нестыковки. Общая сумма медицинских расходов в 140 000 юаней казалась большой. Но подробные проверки показали, что 70 процентов времени госпитализации и 85 процентов расходов пришлось на две последние госпитализации мужа, произошедшие с интервалом в одну неделю, непосредственно перед его смертью.
Какие виды лечения проводились за это время? Главный врач сказал, что они не приняли бы такого пациента, если бы не требование тюрьмы. По его словам, болезнь на такой стадии невозможно излечить даже в лучших больницах Пекина. Единственное, что они могли сделать, – это облегчить боль и дать возможность семье ещё хоть раз увидеться с ним. То есть никакого реального лечения не проводилось.
В то же время во время двух предыдущих госпитализаций моего мужа выписывали, когда его состояние всё ещё оставалось крайне опасным. Как справедливо заметила моя дочь, «даже лечение гриппа заняло бы больше времени и стоило бы дороже».
Чиновники планировали закрыть дело на том «слушании» и выплатить мне компенсацию в размере 10 000 юаней. Более десяти человек явились туда, чтобы запугать нас и заставить подписать соглашение о компенсации. Но всё пошло не так, как они рассчитывали. Увидев это, они предложили нам компенсацию в размере 50 000 юаней, но мы отказались.
В ответ на это нетипичное слушание я снова подала заявление на раскрытие правительственной информации в тюрьму, провинциальное управление тюрем и министерство юстиции. Никто не ответил. Тогда мы добились административного пересмотра через провинциальное правительство. Это побудило департамент юстиции наконец ответить. Но когда я позвонила в тюрьму, никто не ответил. Поэтому я направила жалобы, но никакой реакции не было.
Тем временем я также пыталась встретиться с ведущим слушания. Мне удалось узнать, что он был заместителем директора городского «Офиса 610». Я подумала, что раз он отвечал за слушание, то должен отвечать и за всё происходящее. Поэтому после слушания я раз в неделю приходила в его офис. Сначала охранник сказал, что он в командировке, позже мне сказали, что он уехал на конференцию. За шесть месяцев я навещала его более 20 раз, но так и не встретила.
Позже сказали, что он ушёл на пенсию и больше незачем его искать. Я спросила, кто его преемник, и мне ответили, что его должность никто не занял. Прошло два месяца, а преемника всё ещё не было.
Похоже, чиновники не ожидали такого развития событий. Они думали, что полностью контролируют ситуацию, когда планировали слушание, но в итоге это стало делом, которого теперь избегали все.
Бин также присутствовал на слушаниях, но не сказал ни слова в защиту тюрьмы.
От угроз к просьбе о соглашении
Я продолжала держать связь с провинциальным бюро по управлению тюрьмами и департаментом юстиции. В зависимости от ситуации я отправляла им различные документы.
В мае 2024 года Лан был назначен заместителем директора тюрьмы. Раньше, когда муж находился в заключении, было очень сложно встретиться с тюремными чиновниками. После того как Лан занял эту должность, он часто сам предлагал мне встретиться. Тюрьма находится за сотни километров от нашего города, но он приезжал с другими сотрудниками и навещал меня три раза в неделю. Чтобы избежать навязчивых визитов, я сказала, что уеду в другой город. Он ответил, что это не проблема, и мы можем встретиться в том городе, куда я поеду.
Однажды я пошла в департамент юстиции. Был уже вечер, когда он снова позвонил мне. Я сказала, что нахожусь в столице провинции. Он ответил, что тоже находится в этом городе. Я подумала, что кто-то из департамента юстиции уведомил его о моей поездке и попросил приехать.
Каждый раз, когда мы разговаривали, он упоминал о кремации тела моего мужа и предлагал решить вопросы с прокуратурой позднее. Я стояла на своём. Похоже, вышестоящие чиновники оказывали на него сильное давление. Это также означало, что наши предыдущие усилия в долгосрочной перспективе дали результаты.
Поняв, что я не уступлю, Лан стал искать другие способы. После смерти мужа моя старшая дочь страдала от депрессии и не могла работать. Тогда Лан начал преследовать мою младшую дочь, её мужа и старшего зятя на работе. Поскольку они являются государственными служащими, Лан сказал им, что их карьера и даже образование детей пострадают, если я не уступлю.
Эти слова сильно встревожили моего второго зятя, который ожидал повышения по службе и долгие годы жил под влиянием пропаганды КПК. К тому же их дочери через несколько лет предстояло поступать в университет. Поэтому он обсудил с моей дочерью возможность развода. Когда дочь рассказала мне об этом, я сказала: «Пожалуйста, не беспокойся. Я могу разорвать с тобой отношения, чтобы твоя семья не пострадала». Дочь ответила, что не это имела в виду. Но я сказала, что в любом случае я вернусь в свою квартиру, и это пойдёт на пользу всем.
Переезд и жизнь в одиночестве стали для меня серьёзным испытанием. Когда-то, будучи менеджером по продажам, я постоянно разъезжала в командировки и почти не готовила. Я оставляла чек в маленьком ресторанчике неподалёку, чтобы мои дети могли там есть, а по возвращении оплачивала счёт. Муж был менее занят на работе, поэтому готовил он. После его ареста я жила у младшей дочери. А теперь мне пришлось снова учиться самостоятельности. Я начала готовить сама, а дочери часто приносили мне еду. Со временем я привыкла к такой жизни. В доме, где я жила одна, стало тихо, и у меня появилось больше времени на выполнение дел, связанных с Дaфa.
Лан также связался с местным политико-юридическим комитетом и пригрозил задействовать провинциальную судебную систему для решения вопроса, связанного с моим мужем. Когда мы встречались с соучениками, то заметили, что за нами кто-то следит и подслушивает. Чтобы уменьшить давление на практикующих, мы стали встречаться реже.
Лан по-прежнему часто разговаривал со мной. Меня это немного раздражало, к тому же из-за этого было сложнее встречаться с практикующими. Поэтому иногда я отказывалась от встреч с ним. Моя младшая дочь наняла адвоката, чтобы тот вёл переговоры с тюремной администрацией.
Поскольку Лан часто приходил на работу к моей младшей дочери и зятьям, их коллеги начали раздражаться. Они часто просили его уйти, поскольку людей, которых он искал, там не было. Дочь и зятья тоже потеряли терпение. Они сказали Лану, что это мое личное решение и они ничего не могут изменить. Он перестал проявлять враждебность и стал более вежливым.
Через некоторое время я поехала в один из городов провинции, чтобы встретиться с должностными лицами департамента юстиции, управления тюрем и провинциального правительства. Я сказала, что мой муж умер три года назад. Если этот вопрос не будет решён, я поеду в Пекин. Чиновники попросили меня не ездить в Пекин и пообещали заняться этим вопросом. Позже департамент юстиции потребовал от управления тюрьмами рассмотреть моё дело. Они также попросили меня предоставить дополнительную информацию и связались с моим адвокатом.
В начале этого года адвокат сказал, что тюрьма увеличит сумму компенсации, и попросил о встрече. Я согласилась, и мы встретились на работе моей младшей дочери с Ланом и его начальником.
Вначале я попросила 300 000 юаней. Они сказали, что это слишком много. В конце концов, мы остановились на 198 000 юаней. Это было меньше, чем я ожидала. Но, видя, как они просят о соглашении и даже жертвуют своими командировочными для компенсации, я согласилась.
Администрация тюрьмы кремировала тело мужа.
Оглядываясь на прошедшие годы, я вспоминаю, сколько государственных ведомств мне пришлось пройти: тюремную администрацию, провинциальный департамент полиции, провинциальное управление тюрем, администрацию провинции, женскую федерацию, политико-юридический комитет, местную полицию, суды разных уровней, департамент юстиции, комиссию по проверке дисциплины. На своём опыте я убедилась, что нам не нужно бояться грубости и угроз чиновников. Если мы помним, кто мы такие, осознаём, что пришли помочь Учителю спасать людей, то соединяемся с божественной силой. Она подавляет зло, подтверждает праведность Дафа, а наше милосердие способно тронуть сердца людей и помочь им обрести спасение.
Дело, созданное по моей жалобе на тюремную администрацию, закрыто. Теперь я планирую обратиться в департамент юстиции (за незаконный отказ в освобождении мужа по медицинским показаниям), в полицию (за конфискацию личных вещей) и в отдел социального обеспечения (за удержание части моей пенсии). Истинная цель заключается в том, чтобы рассказать им правду о Дафа и о преследовании, а также помочь им перестать участвовать в репрессиях. Тем самым мы сможем противостоять преследованию и подтверждать Дафа.
Здесь изложена моя история совершенствования. Мне почти восемьдесят лет, и я окончила лишь среднюю школу. Всё, что я смогла сделать, стало возможным только благодаря заботе и руководству Учителя и поддержке соучеников. Я также благодарю практикующих, которые ведут «Форум юстиции» и всех, кто бескорыстно помогал мне.
(Статья представлена для 22-й Конференции Фа практикующих материкового Китая на Minghui.org)
Авторские права © 1999-2025 Minghui.org. Все права защищены.
